Пилюли от хандры - Владимир Горбань

Сочетание счастливой улыбки и грустных, широко раскрытых глаз порождает недосказанность, загадочность, тайну, мистичность, сакральность…

– Она? – улыбаясь, спрашивает Петр Лексеич.

– Она, – отвечаю, вздыхая.

Император долго рассматривает фото. Он его изучает. Он любуется им. Алексашка Меншиков стоит за спиной у Петра Лексеича и через плечо смотрит на экран своими лукавыми хулиганскими глазами. Алексашка неисправимый бабник. И потому, знает толк в женской красоте и очаровании.

– Я бы на ней женился, – заявляет Меншиков.

Петр оборачивается, смотрит на царедворца гневным взглядом:

– Не по тебе эта зазноба!

– Это почему, мин херц? Я как – никак не последний человек в российском государстве! Я как – никак Светлейший князь Российской империи, Священной римской империи и герцог Ижорский, первый член Верховного Тайного Совета Российской империи, президент Военной коллегии, первый генерал – губернатор Санкт – Петербурга, первый российский сенатор, полный адмирал, генерал – фельдмаршал, генералиссимус морских и сухопутных войск!

– Балабол ты, Алексашка! – Петр Лексеич улыбается, обнажая желтые прокуренные зубы. – Человек ты, конечно, в империи не последний. Но и не первый. Я – первый! Я бы сам на этой женщине женился! И сделал бы ее российской императрицей!

Романов пристально смотрит на меня, изучает мою реакцию:

– Возьмусь отбить ее, что будешь делать, Вальдемар?

Меншиков строит мне дурацкую рожу. Он любит наблюдать за людьми, унижающимися и заискивающими перед власть предержащими. У него, Алексашки, тоже неимоверная власть. Но она не от Бога.

– Голову, тебе – Ваше величество сверну, – отвечаю императору спокойным, но уверенным голосом.

– А их светлости? – Петр, усмехаясь, кивает головой в сторону Меншикова.

– И их светлости тоже!

– Ну и правильно, Вальдемар! – Петр Лексеич серьезен. – Люби и береги ее! На то мое тебе императорское благословение!..

Ему верю. Его власть от Бога!

Мы садимся втроем перед раскрытым ноутбуком. Интернет еле ворочается. Но другого нет. Я и такому рад.

– Ну, мин херц, какое у тебя дело на сто рублей?

Петр Великий отворачивает свой взгляд. Он напряженно думает. И Алексашка Меншиков становится серьезным. Он не просто сотрапезник и собутыльник императора. Он его сподвижник и соратник.

– Кто сейчас в России главный? – тихо спрашивает Петр Лексеич. – Дмитрий Анатольевич или Владимир Владимирович? Понимаешь, Вальдемар, меня россияне на том свете уже достали заботами о судьбе нашего Отечества.

Тут я надолго задумываюсь… Я человек в политике темный!

Четверть пятого утра. Небольшой сюрприз – сосед в квартире за стенкой включает электродрель. Жужжание невыносимое.

– Что это? – удивляется Петр Лексеич.

– Валерка, мент, майор с похмелья страдает, – отвечаю без злобы. – Проснулся, плохо ему. Вот он и всех достает. Чтоб не только ему, а всем было плохо.

– Ну, выпил бы, полегчало сразу бы.

– А ночные кабаки в четыре утра закрываются. Да и денег у него на выпивку вечно нет.

Сосед у меня мужик неплохой. Он добрый и ленивый, когда трезвый. Мухи он в трезвом виде не обидит. Хотя, казалось бы, и мент. И я не совсем уверен, что его зовут Валеркой. Вполне возможно он Виталька. Или Славка. Во всяком случае, на все эти три имени он одинаково откликается.

– Может, пойти и в морду ему дать? – нервничает Алексашка Меншиков.

– Нельзя, он же мент. Потом проблем надолго не оберешься. Объясняй потом следователю, что он был с похмелья и не при исполнении служебного долга.

– И долго он, подлец, так будет страдать?! – Петр Лексеич вскакивает с табуретки и начинает возбужденно ходить по комнате. Он то и дело хватается за шпагу. Глаза навыкате и горят злобным огнем.

– Да нет, минут пятнадцать.

– А потом?

– А потом сюда припрется.

– Зачем?

– Ну, а кто же его в такую рань кроме меня похмелит?

– А у тебя есть? – Петр Лексеич сглатывает слюну. – А то мы с Алексашкой тоже того маленько.

– Чего?

– Ну, с бодуна! На том свете перебрали!

Мне смешно. Но не подаю вида. Как – никак у меня в гостях сам Государь – император Петр Великий и его главный сотрапезник, собутыльник, собеседник и соратник – светлейший князь Александр Данилович Меншиков!

– Сейчас принесу, – говорю, подавляя в себе смех. – Водка сгодится?

– Анисовая?

– А хрен ее знает? Из супермаркета.

Приношу на подносе початую бутылку водки, две рюмки, два кусочка хлеба и тарелку с мелко нарезанными солеными огурцами и дольками докторской колбасы. Особых разносолов в доме у меня нет.

– А рюмки – почему две? – спрашивает Петр Лексеич.

– Так я ж не с похмелья. Мне не требуется.

Романов с Меншиковым выпивают, кряхтя дуэтом, закусывают, беря огурцы и колбасу руками.

Дрель за стеной замолкает. Зато меньше, чем через пять минут раздается звонок в дверь. Открываю. На пороге Валерка – мент. Или Виталька. Или он вовсе Славка. Хрен его разберешь. Он по пояс голый, в тренировочных штанах с пузырящимися коленками и в домашних тапочках на босу ногу.

– Выпить есть? – спрашивает Валерка, нервно сглатывая слюну.

– Проходи.

Валерка проходит в комнату и видит моих ночных визитеров в шитых золотом камзолах, треуголках и при шпагах. Выпивающих по второму разу. В Валеркиных глазах застывает кромешный ужас!

– Кто это? – тихо он спрашивает меня.

– Это Петр – I, император российский и Александр Данилович Меншиков, светлейший князь.

– А что они у тебя тут делают? – Валерка, похоже, вмиг протрезвел.

– Похмелиться зашли.

– Пора завязывать! – истошно кричит Валерка и пулей вылетает из моей квартиры…

Половина пятого утра. За окном загорается грозный российский рассвет. Петр Лексеич мрачен. Меншиков тоже темнеет лицом. Интернет еле ворочается. Но электронная почта открылась.

– Я хотел написать ему письмо, – цедит сквозь желтые прокуренные зубы император. – Меня на том свете уже достали россияне просьбами и мольбами о помощи. Поможешь, писатель?

– Да меня уже тоже достали россияне просьбами и мольбами о помощи. Но на этом свете. Пойми ты, Ваше величество, пустое это дело правителям письма писать! Толку никакого.

– Это почему же? А, может, он не знает, что в державе его творится? Может его вот такие сановники, – Романов зло смотрит на Меншикова, – вокруг пальца обводят? Может, от него правду скрывают?

Светлейший князь уводит взгляд, тихо бубня себе под нос:

– Скроешь от тебя правду, как же… Было разок, завез я гнилую сосну для корабельных мачт… Лучше бы мне в тот день было сдохнуть… Ты же меня, Петр Лексеич, тогда лучшего друга, генерал – губернатора мигом в конюхи разжаловал. За космы таскал…

– Так я же не за себя, Алексашка, радел. Я за державу старался. А ты меня, подлец, подвел! Меня – лучшего друга!

Я смотрю на них обоих и жутко мне их жалко. Такую державу они отгрохали! А что теперь от нее осталось? Огрызок великой империи! Сырьевой придаток! Нефтяной и газовый аппендикс! Стыд и срам на наши седые головы…

– Думаешь, не стоит писать? – Петр Лексеич тоже тупит взгляд. – Думаешь, и без нас знает все?

– Думаю, не стоит. Не в нем дело.

– Не в нем?

– Не в нем. Вот посуди сам. Выйду я сейчас из подъезда, и повстречается мне какой – нибудь ухарь. И даст он мне в глаз. А я не дам сдачи. Струшу или растеряюсь. И сдачи не дам. Что дальше будет?

Глаза у Петра Лексеича выкатываются из орбит и загораются интересом.

– А что будет? – спрашивает он.

– Все в округе об этом узнают и все поймут, что я – слабак. Что не могу постоять за себя. Не умею врезать обратно. Не могу дать сдачи.

– Да, так и будет, – соглашается Петр Лексеич.

– Вот и народ российский – слабак по части дать сдачи!

– Как это?

– Да вот так! Его обижают, а он смиренно терпит. Терпеливый очень народ, скажу так, никого персонально не обижая… Терпеливый до мазохизма…

– Ты так думаешь? Ты в этом уверен?

– Да, я так думаю. И я в этом уверен. Вот если бы какой – то политический деятель попытался бы отобрать хоть одно политическое право у французского, английского или американского народа, что бы с ним стало? Он бы мигом получил в глаз! Можно во Франции, в Германии, в Великобритании или в США провести политическую аферу под названием «Преемник»? Можно в этих странах так нагло кидануть свой народ? Народ это позволит?

– Ну и что делать?

– А ничего. У тебя ведь тоже, Ваше величество, прости уж на прямоту, по большому счету с реформами ничего путного не вышло. А уж как ты старался! Как за державу то радел! Окно в Европу рубил… Но народу твое радение было до лампочки! А эти, которым ты письмо хотел писать, они господа грамотные. Они господа с университетским образованием. И российский менталитет поняли правильно. Поняли, что можно бить и не получать сдачи! Вот и бьют!